«Путь к священству». Священник Владимир Тоготин
В гостях у радио «Вера» был настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в Братцеве священник Владимир Тоготин.
Отец Владимир рассказал о своём пути к вере и священству, о регентском служении до рукоположения, а также о том, как для него связаны музыка и Богообщение.
Ведущая: Кира Лаврентьева
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемы радиослушатели, с вами Кира Лаврентьева. И, как всегда в это время, мы говорим о пути к священству, пути к вере в первую очередь, и в вере наших гостей — священнослужителей. И всегда большой вопрос: становятся священниками по призванию, по рождению, по собственному выбору? И в этой программе мы пытаемся в этом разобраться. У нас в гостях иерей Владимир Тоготин, настоятель Покровского храма в Братцево. Здравствуйте, отец Владимир.
Свящ. Владимир Тоготин
— Здравствуйте, Кира.
К. Лаврентьева
— Отец Владимир, вы с детства знали, что станете священнослужителем?
Свящ. Владимир Тоготин
— Нет, конечно. Я в детстве мечтал быть лётчиком очень. Потом на каком-то этапе я в музыкальной школе учился, пел в хоре, и мы выступали в разных интересных залах: в Большом зале консерватории, в зале Чайковского, в зале «Россия», который сейчас снесли, где «Зарядье» находится, постоянно были у нас концерты. И мне как-то это нравилось, я мечтал быть хормейстером. А потом, когда уже вырос, поступил в музыкальное училище и как-то пришёл на клирос. Мне так понравились церковные песнопения, что я стал искал искать ноты церковные. В то время, это был конец 80-х годов, очень трудно было их достать. Начнём с того, что не было интернета, не было церковных нот в продаже никаких. Я ходил по храмам, по крупицам выпрашивал у регентов вот эти все партитуры старинные, фотографировал их, научился с микрофильмов печатать их. Я сидел по ночам и старинные дореволюционные церковные ноты издательства Юргенсона я превращал в фотографии такие маленькие 10 на 15, а потом их склеивал, у меня получались книжечки такие нотные. У меня до сих пор остались эти все микрофильмы, и было, конечно, очень интересно. Потом я их играл на фисгармонии — у меня от прабабушки осталась старинная такая, древняя фисгармония. И вы не представляете, как красиво для молодого человека это, я вспоминаю, как это здорово, я играл церковные песнопения и просто умилялся ими. Потом мне один преподаватель в музыкальном училище посоветовал: «Ты сходи в Патриархию, скажи, что вот так и так». Я пришёл, конечно, в Патриархию.
К. Лаврентьева
— А зачем?
Свящ. Владимир Тоготин
— Чтобы меня распределили дирижёром хора куда-то. Он не знал нашу систему, не знал, что Патриархия не занимается распределением певчих, регентов. Но я всё-таки пошёл, я такой смелый был. Пришёл и нарвался на нашего протопресвитера Матфея Стаднюка, настоятеля Богоявленского кафедрального собора. Он, надо сказать, отнёсся ко мне очень так вежливо. Мне тогда было лет 16-17. Он меня принял ласково, поговорил со мной и спросил: «А ты прихожанин какого храма?» Я говорю: «Рядом с моим домом самый ближайший храм — это церковь Троицы на Воробьёвых горах». Там был настоятелем знаменитый митрофорный протоиерей отец Сергий Суздальцев — Царство ему Небесное. Замечательный был батюшка, строгий очень, но очень колоритный и такой настоящий пастырь.
К. Лаврентьева
— Из старого московского духовенства.
Свящ. Владимир Тоготин
— Да. Причём он даже выделялся из старого московского духовенства. У него был прекрасный голос, отличная дикция была, и он был такой порядочный человек. И я как-то пришёл тоже к этому батюшке, попросился. Он меня поставил на клирос, я попел немножко в хоре. Регент сказал, что мне надо учиться. Я с ними немножко попел, потом пошёл в другую церковь — Николы в Кузнецах, там поучился. И остановился я на Елоховском соборе — вот там меня взяли. Потому что в этих церквях были маленькие хоры, и меня как-то ставили вбок, говорили: «Стой тут, учись». А в Елоховский собор когда пришёл, я уже успел чему-то научиться, и меня регент взял. И там я пробыл 25 лет. 25 лет я трудился. Сначала где-то около года я был певчим правого хора, потом ушёл в отпуск на полгода регент левого хора, и меня батюшка, отец Матфей, попросил временно его заменить на полгода. Я, конечно, с удовольствием согласился. И с тех пор я там остался надолго, потому что регент не вернулся, ушёл в другой храм. Это всё было при Патриархе Алексии II, хотя певчим я застал Патриарха Пимена — когда пришёл ещё в правый хор, был Святейший Патриарх Пимен, и при нём я пел. И как-то была у нас репетиция, спевка, пришёл протодиакон отец Анатолий Рыжков, постучался регент ему открыл, спросил, что случилось, тот ответил, что Святейшего не стало. И как раз буквально на наших глазах Святейший почил. Мы встали все, спели «Вечную память» и разошлись по домам. То есть как-то я застал, ещё когда Святейшего на коляске привозили, то есть вот этот дух. Все его викарные архиереи, служил прекрасный владыка Алексий (Кутепов) — у него такой потрясающий голос. Вот я как-то это застал.
Потом пришёл Патриарх Алексий II, всё поменялось, стали другие люди приходить. Я, в основном, конечно, дитя вот этого времени — времени Алексия II. Потому что Алексий II уже со мной познакомился, он меня благословил управлять левым праздничным хором. И я достаточно долго управлял, пока не пришёл Святейший Патриарх Кирилл. Когда пришёл наш Святейший Патриарх Кирилл, он меня уже благословил на правый праздничный хор, я стал управлять главным хором. Это очень интересно было творчески, но тяжело и трудно. И уже это было таким трамплином, я уже, честно говоря, готовился… я познакомился с нашим знаменитым профессором Алексеем Ильичом Оспиовым, мне он понравился. Началось всё, наверное, с малого. Вы знаете, так трудно сказать, какие пути ведут к Богу, это столько много нитей, что просто так сказать, что это то или это невозможно — тут целый комплекс. Я сам иногда спрашивал себя: почему вдруг я стал священником? Я в детстве никогда не думал быть священником. И всегда всё скрывали — у меня бабушка была верующая, мы у неё допытывались, кто у нас были предки, и она как-то очень нехотя рассказывала. Хотя у нас в семье остались церковные предметы. У нас, например, остался потир, церковный остались иконы, осталась церковная утварь. Я так догадываюсь, что кто-то у нас в роду был священником. Потому что мой двоюродный брат тоже стал священником. И родной брат долго в церковь ходил. Всё это очень интересно.
К. Лаврентьева
— На роду написано.
Свящ. Владимир Тоготин
— Кто его знает? Может быть, на роду написано. Во всяком случае Господь ведёт. Я могу точно сказать, совершенно ответственно, что я не стремился к этому конкретно и целенаправленно. Мне нравилась церковь, мне нравилось богослужение православное, мне очень нравилась архитектура церковная. Я в юности очень любил ходить по Москве и фотографировать храмы. У меня дома у родителей лежала такая «Энциклопедия Москвы» советская, как ни странно, изданная в восемьдесят каком-то году, может быть для иностранцев. Там практически все храмы Москвы были — такие центральные. И я выписывал их адреса и ехал и фотографировал их. И все храмы настолько разнообразные, настолько интересные. И эти микрофильмы у меня до сих пор остались. Мне очень нравилась церковная живопись — фрески, иконы. И, конечно, церковное пение меня сразу потрясло, когда я начал всё это изучать, ноты раздобывать каким-то путём. Очень много людей, конечно, способствовали такому моему духовному воспитанию, что ли. Например, у меня был по фортепьяно учитель Игорь Александрович Никитин. Он меня научил, где брать такие ноты. Потому что где их взять молодому человеку? Они не продаются, в библиотеках нет. Он меня отвёл в музыкальное отделение в библиотеке имени Ленина бывшей, это бывшая библиотека Румянцевского музея, сейчас она называется Центральная библиотека, главная, которая находится в центре у нас. И там я сидел день и ночь, переписывал, потом перефотографировал все эти ноты церковные, изучал, играл их на пианино. Там стояло маленькое старенькое такое пианино чешское. И эти ноты не давали домой, их можно было просто посмотреть в читальном зале, можно было заказать их микрофильмы, о чём я уже говорил. И потом я эти микрофильмы по ночам печатал, научился… сейчас даже трудно представить, как эти фотографии печатать. Там нужен специальный увеличитель, фиксаж был, растворитель, я окунал их, закреплял, потом сушил, потом глянцевал, потом их сшивал специальным клеем, проклеивал, и эти ноты превращались в книжечки. Благодаря моему учителю по фортепьяно я как-то окунулся в эту палитру церковных песнопений. И уже мне это сильно помогло в жизни, когда я стал регентом. У меня была достаточно большая библиотека, что не всегда бывает. Сейчас любому регенту легче — он взял в интернете скачал и всё. Хотя это тоже очень опасное дело, потому что в интернете часто ноты бывают исправленные, искажённые и ненастоящие. Самое лучшее — это старинные дореволюционные издания Юргенсона или ещё какое-нибудь издание. Во-первых, эти ноты даже потрогать приятно — они пахнут особенно. И по ним петь приятно.
К. Лаврентьева
— Как сейчас принято говорить, вкусно вы рассказываете, батюшка, об этом. Есть какой-то в этом аромат какой-то сказки некой детства, теплоты, какой-то красоты такой Царства Небесного.
К. Лаврентьева
— Напоминаю нашим радиослушателям, что у нас в гостях священник Владимир Тоготин, настоятель Покровского храма в Братцево. С вами Кира Лаврентьева. Отец Владимир, на самом деле очень часто, когда к нам приходят священнослужители, они рассказывают о том, что они очень сильно увлекались музыкой, классической музыкой. У очень многих священнослужителей музыкальное образование. Причём когда они его получали, они не помышляли о том, что будут стоять перед Престолом, у них и в голове этого не было. Они хотели просто профессионально, глубоко заниматься музыкой: играть на фортепьяно, преподавать или руководить хором, или быть дирижёром. Ведь очевидная совершенно связь прослеживается между гармонией нотного стана и духовной жизнью. Насколько связаны для вас музыка и действительно богообщение?
Свящ. Владимир Тоготин
— Музыка, я считаю, это как почва дл души человека, она сердце смягчает и даёт человеку возможность как-то принять Самого Христа. Музыка — это красота прежде всего. А мы знаем, что Господь наш имеет много имён. Первое — это любовь, мы говорим, что Бог есть любовь. Однако у Бога есть много других имён, в том числе Бог есть красота. Конечно, многих людей Господь призывает к Себе. Я думаю, что даже не многих, а всех призывает. Проблема в том, что мы все отказываемся. У меня какое-то внутреннее убеждение, что 100% людей, которые есть, Он всех потихонечку к Себе призывает. Но мы говорим: «Господи, подожди, у нас сейчас более важные проблемы, мы придём потом. Сейчас мы сделаем это, доделаем то и потом придём как-то в Церковь». И вот Он призывает через красоту Свою. Особенно это чувствуется в нашей православной религии, хотя не только, но в православии это ярко выражено во всём: и в архитектуре, и в живописи нашей церковной, в иконописи, во фресковой живописи, и, конечно, в музыке. Несмотря на то, что, может быть, с технической точки зрения есть, допустим, у католиков более сложные произведения. Например, мы знаем, что Моцарт сочинял католические мессы, Лист прекрасные… они с художественной точки зрения, может быть, превосходят те же песнопения, которые писали церковные старорусские композиторы малоизвестные — чисто такие прикладные. Но наши песнопения наполнены совсем другим духом. При своей простоте они наполнены какой-то духовностью внутренней. И людей они как-то к себе притягивают, когда человек приходит в храм. Или, например, тот же композитор, наш современник, сейчас я проезжал его храм, где он управлял хором, — Павел Григорьевич Чесноков знаменитый, мы все его любим, почитаем. Тоже такой потрясающий человек. Будучи уже знаменитым, великим композитором церковным он не постеснялся пойти в консерваторию, закончил её и уже получил звание свободного художника, и продолжал творить, делать добрые дела на ниве церковного пения. Много других композиторов мы знаем. Но красота приводит человека. К сожалению, не всегда так бывает.
Я вот людям всегда говорю, что приходить лучше сейчас, пока у вас… Чаще люди приходят в храм, когда у них случается какое-то несчастье, горе, например, смерть сына или мужа, какое-нибудь онкологическое заболевание, например. Таких людей, надо сказать, в основном процентов 70. но хотелось бы, чтобы люди приходили не от того, что горе случилось, а именно, как врачи говорят, что лучше предупредить болезнь, чем её лечить, пока совсем не упали — не доводите себя до такого состояния. Лучше прийти к Богу. Я когда веду беседы перед крещением, вижу, что люди совершенно нецерковные и в церковь не собираются заходить, я говорю: «Дорогие мои, я знаю, что вы сейчас спешите очень сильно, что вас ждут дети, вас ждут родители. Но хотя бы на десять минут останьтесь. Вот сейчас пять часов вечера — останьтесь, послушайте 103-й предначинательный псалом, послушайте Всенощную, как поёт у нас прекрасно хор в храме, посмотрите, какие у нас красивые иконы, фрески». Может быть, хотя бы за этот короткий немножко на них это повлияет, у них останется в памяти это, и они потом вернутся. Я думаю, что обязательно вернутся, и возвращаются. Потому что многие люди приходят и говорят: «Батюшка, действительно так нам понравилось у вас в храме и мы действительно стали ходить». И люди ходят, с детками приходят и начинают жить уже церковной жизнью, начинают причащаться Святых Христовых Тайн, приходить в храм, им нравится уже, они понимают, что без этого жить нельзя. То есть надо вспомнить как-то, приходить, видеть эту красоту, немножко глаза открывать. Но как её видеть? Надо воспитывать себя. Вот чтобы читать, надо буквы выучить, как детей учили. Для того, чтобы церковную музыку слушать, надо тоже учиться. Просто любой человек не сможет церковную музыку слушать, так же, как Баха. Вы сейчас если остановите любого человека на перекрёстке, скажете: «Давайте послушаем сюиты Баха», — у Баха прекрасные четыре оркестровые сюиты, потрясающей красоты, шедевры. Но если остановить любого обывателя, он скажет, что ему скучно, его тошнит от такой музыки. Вы, наверное, слышали, что некоторые говорят, что их от Баха тошнит. Хотя Бах — это потрясающий композитор. Во-первых, он очень религиозный, очень глубокий. И я к чему клоню: чтобы такую музыку слушать, надо учиться, знать музыкальную грамоту, знать музыкальную литературу, уметь играть на инструменте — на фортепьяно обязательно, а дополнительно ещё желательно на скрипке или на каком-то, может быть, духовом инструменте. То есть человека надо воспитывать с детства в музыке, любого, всех поголовно, я считаю, надо воспитывать.
К. Лаврентьева
— Ваши дети приучены к классической музыке?
Свящ. Владимир Тоготин
— Да. Они с четырёх лет ходят музыке учиться. И сейчас у меня дочка учится в консерватории, уже перешла на третий курс. Сын тоже музыкально образованный, он поступил в семинарию, но он мне помогает петь в храме. Он поёт все песнопения, может в хоре помочь всегда: когда хора нет, он всегда встанет, споёт. И двое маленьких деток у меня учатся в Академии хорового искусства имени Виктора Сергеевича Попова. У них абсолютный слух — их там настолько выдрессировали. Я говорю, что даже медведь, наверное, уже запоёт при таком режиме изучения нот, когда пять раз в неделю сольфеджио. Но это необходимо, если этого не делать с детьми, если их не обучать живописи, музыке, то есть тонким искусствам… Раньше так и было, раньше в семьях обязательно учили детей, даже в бедных семьях старались детей выучить. Тот же прекрасный пример Ломоносова, как он пошёл учиться в Москву. И много других родителей, у которых не было денег, они старались… А Дмитрий Степанович Бортнянский, наш великий композитор церковный, сначала он учился в Глухове в певческой школе, потом его отдали в Санкт-Петербург, в школу придворной певческой капеллы. То есть много таких примеров можно привести и до революции. Сейчас, к сожалению, за эти сто лет очень много нарушено, но всё-таки потихонечку Русь встаёт с колен, потихонечку восстанавливается. И нам надо тоже не дремать, не спать, а очень активно работать в этом направлении духовно-музыкальном, просвещать музыкально, и не только музыкально, но чтобы они и живопись изучали, и какие-то театральные искусства классические. Очень помогает литература, когда детям читают классиков, потом они сами начинают читать классиков. А наша классическая литература вся пронизана христианством. Мы порой говорим, почему русские такие, почему у нас такой менталитет? Потому что посмотрите, какая у нас база, какие у нас прекрасные писатели. Можно перечислять: и Достоевский, и Чехов, и много-много других писателей, которые пронизаны духом христианства. Даже не обязательно быть каким-то верующим, ходит в церковь постоянно. Человек, который прочитывает, всё равно на сердце ему ложится какая-то евангельская парадигма, как с людьми общаться: любовь к людям, милосердие. Нет такой жёсткости всё-таки, как в западной литературе, в нашей литературе, всегда взаимовыручка, нет у нас такой меркантильности. У нас всегда человек готов своё отдать — вот по-евангельски. Своё быстрее отдаст, чем сворует что-то. всякое бывало, но мне кажется, что наша литература и наша музыка очень высокодуховны. Посмотрите наши музыкальные произведения, шедевры — там один Чайковский чего стоит.
К. Лаврентьева
— Рахманинов. Шестая симфония.
Свящ. Владимир Тоготин
— Рахманинов это вообще глыба, его ученик. У Чайковского мне все симфонии нравятся. Шестая — это шедевр, но она немножко такая мрачноватая. А мне нравится Первая симфония — она потрясающая по музыке, изумительная.
К. Лаврентьева
— Глинка, да?
Свящ. Владимир Тоготин
— Глинка, да. Он очень талантливый композитор, гениальный, можно сказать. Но Чайковский что про него говорил? Что ему бы повкалывать побольше, если бы он не ждал вот этого вдохновения, он бы, конечно, был, может быть, даже самый первый композитор. А он барин был — Михаил Иванович Глинка. Что сделаешь?
К. Лаврентьева
— Отец Владимир, вы так скромно упомянули о том, что, в общем-то, были всегда в ближайшем окружении трёх Святейших Патриархов: Пимена, Алексия II и сейчас Святейшего Патриарха Кирилла. И вам принципе на сердце ложилась мысль о том, что вы станете священником? Вы настолько упоённо рассказываете о музыке, настолько глубоко и тонко, что хочется слушать и слушать, как красивое пение птиц. Кажется, что вы бы и регентом могли бы хорошо дальше оставаться, но вы стали священнослужителем.
Свящ. Владимир Тоготин
— Это называется призвание, наверное. Это было как-то помимо моей воли. Хотя, вы знаете, у меня был очень непростой эпизод в жизни. Когда я уже поступил в вуз после музыкального училища — мальчику надо идти дальше учиться, хотя я уже пел на клиросе, мне нравилось пение, уже полюбил церковную музыку. Но мне говорили, что я должен учиться. Я пошёл учиться и мне первые полгода как-то всё это не понравилось. И я приехал в Сергиев Посад, меня как-то просто ноги туда привезли, на проходную, поговорил с мальчиком, который там был дежурным, спросил, как туда поступить. Я не знаю, что со мной произошло, я приехал в семинарию, в нашу Московскую духовную академию — это было как раз когда я закончил музыкальное училище. Я даже не помышлял ни о каком священстве, но очень мечтал в семинарию поступить. Было мне, по-моему, лет 19-20 тогда. И он мне дал полностью список молитв, которые надо знать наизусть, дал мне требования, что надо на экзамене говорить. Я взял эти требования и ехал в таком счастливом, радостном расположении духа, мне так понравилось здание нашей академии, храм Покровский, вот эти коридоры старинные. Я так немножко всё это посмотрел и подумал, что я буду сюда поступать. Но потом у меня возникла мысль, что если дело начал, то надо его закончить, высшее образование светское получу, а потом уже приду в семинарию. А потом я чего-то решил жениться, как закончил, потом дети пошли, я как-то немножко отвлёкся. И вдруг меня всё-таки Господь вернул обратно и я поступил. Я поступал в семинарию просто,потому что меня уже все знали, и знал Святейший Патриарх Алексий II, и его первый викарий, которым тогда был владыка Арсений. Я вам даже скажу по секрету, что меня взяли без экзаменов в семинарию — просто мне подписал Святейший. Потому что почти 20 лет я управлял в храме и будничными, и праздничными…
К. Лаврентьева
— Вполне логично, да. Было бы странно вам сдавать экзамен.
Свящ. Владимир Тоготин
— И я с такой радостью пять лет учился в семинарии и ездил на лекции в Сергиев Посад. Больше всего я, конечно, любил лекции нашего Алексея Ильича Осипова. Я ездил, не пропускал ни одной лекции его, все лекции посещал. Я с ним подружился, и он мне как-то в жизни очень помог. Даже трудно рассказать так. У меня был такой момент немножко депрессивный, когда не то что выгорание, а когда происходит в жизни какой-то перелом, когда люди сначала воспринимают церковь в розовом цвете, а потом смотришь, а там такие же люди, грешники, как и все мы. И начинаешь вроде сомневаться, но не то что в Боге сомневаться, а просто думаешь, что ж такое, люди в Церкви, а так ведут себя. А потом начинаешь понимать: а ты-то как себя ведёшь? — точно так же. И я приехал к Алексею Ильичу, уже после того, как много лет ходил к нему на лекции, и после лекций мы общались всегда. Он говорил: «Ты меня спрашивай, что непонятно». Я ему: «Алексей Ильич, из ваших лекций всё понятно. Мало того, вы настолько прояснили всю картину, что эту депрессию как рукой сняло». Я опять начал изучать и святых отцов и перечитывать Евангелие, Священное Писание. То есть он меня как-то очень сильно спас, на таком чисто духовно-церковном уровне, многое дал понять — то, что я раньше как-то не понимал до этого. Я ему благодарен за это, конечно.
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У нас в гостях священник Владимир Тоготин, настоятель Покровского храма в Братцево. У микрофона Кира Лаврентьева. И мы вернёмся после небольшой паузы.
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. Вновь приветствуем вас. В этом часе с нами священник Владимир Тоготин, настоятель Покровского храма Пресвятой Богородицы в Братцево. У микрофона Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути к священству и о пути к вере отца Владимира. И в первой части нашей программы мы много говорили о том, что отец Владимир занимался музыкой профессионально, занимался и занимается, в общем-то, много лет был регентом. И вот мы подходим к эпицентру нашего разговора, как к пути к священству. Отец Владимир, вы сказали, что не было вашего горячего желания становиться священником, вы по послушанию пошли, скорее.
Свящ. Владимир Тоготин
— Вы знаете, настолько мне нравились наши богослужения в Елоховском соборе, что я даже не мыслил себя, честно говоря, сначала без Елоховского собора, без церковной музыки. Честно говоря, все наши батюшки-отцы меня просто в спину толкали, говорили: «Володя, давай иди рукополагайся». А я пошёл к своему духовному отцу и спросил… Когда я закончил семинарию… мой духовный отец сначала был архимандритом, архимандрит Алексий (Фролов), потом он стал епископом. Так получилось, что я очень долгое время пел в Новоспасском монастыре тоже у знаменитого регента Владимира Анатольевича Кондратьева. Потом, когда он ушёл, я стал регентовать там в будни. Я практически все будни регентовал в монастыре, а праздничные службы в Елоховском соборе. И вот я приехал, когда он уже был Костромским архиепископом. Я приехал и говорю: «Владыка, я уже закончил семинарию. Наверное, мне надо рукополагаться, а я не знаю, как преодолеть рубеж. Меня вот назначили сейчас на правый хор. Что мне делать? Вот такое искушение. Я, конечно, люблю музыку, но хотел бы быть дьяконом, а потом священником». Он меня успокоил: «Успокойся, Господь тебя призовёт. Вот будет момент такой, когда надо будет, ты будешь священником». Я расслабился и стал делать своё дело. Просто я переписывал стихиры, печатал ноты, устраивал спевки постоянно. У нас праздников много, мы чтим память Казанской иконы Божией Матери два раза в году, святитель Алексий, митрополит Московский. Мы готовились за месяц к этим праздникам, учили песнопения новые, чтобы как-то и Святейшего обрадовать, и народ чтобы как-то радовался.
К. Лаврентьева
— Взбодрить, так скажем, поднять дух.
Свящ. Владимир Тоготин
— Да. Вообще в Елоховском соборе особые традиции. Там традиции, которые ещё дореволюционные, там же служил Святейший Патриарх Тихон ещё до революции, и там всегда было образцовое пение. Какое-то время там пели слепые — хор слепых знаменитый. Они пели потрясающе красиво. Но когда во время войны встал вопрос, какой собор выбрать патриаршим, жребий пал на Елоховский собор. Там был выбор, рассматривали храм Мартина исповедника, Дорогомиловский собор на Киевском вокзале, Богоявленский, тоже снесли, он был какое-то время таким главным кафедральным собором Москвы, храм Христа Спасителя снесли, его не было. И вот жребий пал на Богоявленский Патриарший кафедральный собор. И во времена уже Патриарха Сергия, и потом, когда стал Алексий I (Симанский) Патриархом, там начали развиваться прекрасные традиции, даже не развиваться, а продолжаться традиции церковного пения. И до сих пор, я надеюсь, они там развиваются. Досталось очень много записей, к счастью, в мои руки Господь эти записи дал, я их изучаю до сих пор, слушаю. И 60-х годов записи прекрасные, ещё когда служил Алексий I. Вы не представляете, какое счастье слушать такие записи служб с участием Святейшего Патриарха Алексия I. Много записей у много осталось со службами Святейшего Патриарха Пимена. Вы не представляете, как люди любили Святейшего Патриарха Пимена. Сейчас народ столько на всех грязи льёт, что вот он такой был, его советская власть поставила. Ничего подобного — ставит Господь, ну, бывает, что ставит через руки чьи-то. Но он достойнейший человек — Патриарх Пимен. И все соборяне, ни одного человека не знаю, чтобы о нём плохо отзывались. Его все любили, любили за его веру, кристально чистую, за его прекрасный голос. Я, честно говоря, буквально сегодня слушал какую-то службу, где-то мне прислали в интернете, Святейший Патриарх Пимен читал Евангелие, архидиакон Стефан там участвует знаменитый наш. Алексия I тоже любили, он был такой человек аристократического склада, у него прекрасная дикция была, он никогда не кричал на службе, говорил достаточно тихо, но очень проникновенно и его было слышно в каждом уголке храма. Вот стояли молящиеся, ему не надо было напрягаться. Сейчас немножко такая традиция, может быть, где-то громко, форсировать звук — такого раньше не было он читал Евангелие тихо, но очень было слышно его. Вот такое качество не у каждого человека есть.
К. Лаврентьева
— Как изменилась ваша жизнь после прихода к священству? Вы же уже не можете заниматься регентским делом, регентским служением.
Свящ. Владимир Тоготин
— Меня как-то не тянет туда.
К. Лаврентьева
— Не тянет?
Свящ. Владимир Тоготин
— Нет, не тянет совсем.
К. Лаврентьева
— То есть музыку вы любите, и любовь ваша такая же крепкая, но уже не тянет.
Свящ. Владимир Тоготин
— Очень люблю, и церковную музыку люблю. Вы знаете, настолько священство… Нас владыка Алексий (Фролов) учил, а мы с ним много общались, в 90-е годы нам повезло — мы с ним ездили служить в храм преподобного Серафима Саровского в Софрино. У него было такое послушание от Святейшего Патриарха Алексия II — он курировал Софрино и совершал богослужение каждую среду там. Мы ездили с ним на литургии и, естественно, мы с ним общались во время поездки, потому что мы ехали в одной машине, и он очень много давал нам наставлений. Такие простые и ни к чему не обязывающие наставления. Он всегда повторял: «Володя, священство — это больший подвиг, чем пение на клиросе», — вот как-то я запомнил эту его фразу. И когда я стал священником, я понял, что да, всё это труднее намного и ответственнее. И мы все на службе участвуем — хор стоит справа, священник служит тоже, то есть это какая-то единая такая ткань богослужебная идёт.
К. Лаврентьева
— Как изменилась ваша жизнь? Что это привнесло в вашу жизнь? С одной стороны, вы всегда были на службе. Служба — это ваша жизнь, это ваша работа, считай. Вы стояли на клиросе, вы абсолютно точно вместе со священнослужителем вели весь ход церковного богослужения. Но тем не менее, когда ты по ту сторону алтаря и когда ты у Престола, это наверняка совершенно другая жизнь.
Свящ. Владимир Тоготин
— Вы знаете, ничего не изменилось — честно скажу. Вот всё как было, так и есть. Как я привык, как с юных лет я как-то впрягся в эти ранние, поздние, вечерние службы без остановки, на Пасху, по 50 служб в месяц у нас было. В Елоховском соборе каждый день служба и часто по две литургии. И сначала мне, конечно, первые годы было очень тяжело вставать в пять часов утра, бежать на раннюю, потом после ранней идёт поздняя, и уже после поздней у тебя просто чисто сосуды не справляются — усталость такая физическая. А тебе ещё вечером надо приходить, службу управлять. А потом организм привык, и сейчас у меня то же самое: я в пять часов встаю, иду на раннюю исповедовать, потом на позднюю иду служить, и потом у меня ещё вечером акафист. Но я настолько привык и, наоборот, счастлив, что Господь мне даёт такую возможность, потому что не всегда ещё может дать такую возможность Господь.
К. Лаврентьева
— Физическая часть — понятно. А служение Литургии, исповедь, Причастие,Таинства, крещение, венчание — это же всё не может делать регент, это уже делает священнослужитель. Что вам труднее всего даётся в вашем служении нынешнем?
Свящ. Владимир Тоготин
— Сначала самая трудная треба для меня это было крещение.
К. Лаврентьева
— Почему?
Свящ. Владимир Тоготин
— Потому что там с детьми. Очень большая ответственность… вода, дети, страх. Даже элементарно, когда мы ножницами постригаем ребёночка, не дай Бог ему куда-нибудь не туда попасть. Всякие приходят люди, не всегда церковные, если бы все были церковные, то было бы проще всё, конечно, спокойно, с благоговением. А приходят светские люди, порой с претензиями. Слава Богу у меня не было таких каких-то конфликтов. Но у многих священников были разные ситуации, и я знаю об этих ситуациях. Я всегда опасался, что, не дай Бог, чтобы такого не случилось. Знаете как: бабушка приходит и устраивает истерику, что очень холодная вода, например. Хотя ребёнок кричит от того, что горячая вода. Наоборот, чем вода прохладнее, тем ребёнку комфортнее. Бабушка этого не понимает, она заводит маму, она заводит всех, вместо крещения у нас скандал. Но я стараюсь не ввязываться. Я раньше просил маму: «Потрогайте — нормальная вода». Она говорит: «Да-да, нормальная». А потом я перестал просить…
К. Лаврентьева
— Потому что бабушка тоже начинает трогать.
Свящ. Владимир Тоготин
— Да, и бабушка трогает, и все… а сейчас вообще лучше не трогать — такое время. (Смеётся.) Я сам делаю, я уже знаю, какая вода лучше для младенца, чтобы он не плакал. Но, вы знаете, я привык к крещению. Для меня самым лёгким было отпевание, как ни странно.
К. Лаврентьева
— Обычно наоборот.
Свящ. Владимир Тоготин
— Да, всё наоборот. Но отпел покойничка и спокойно как-то. И выполнял послушание, естественно, отпевать на приходе. И потом, знаете, сейчас и в морг посылают отпевать. Сначала я боялся, жутко боялся — вот эти морги, крематорий. А потом привык — там такие же люди трудятся. И, как правило, там очень хорошие люди были — санитары, мы с ними там уже подружились. И приходил, делал своё дело… это возможность у священника какое-то последние напутствие дать, какая-то такая миссионерская небольшая скважинка.
К. Лаврентьева
— Проводы такие, да?
Свящ. Владимир Тоготин
— Да. Многие батюшки говорят, что они не хотят идти в крематорий, не хотят идти в морг, пускай, дескать, привозят покойников в церковь. С одной стороны, звучит красиво и правильно, но не привозят же. У кого-то денег нет, кто-то просто не знает, кто-то просто не приучен. И люди приходят в тот же морг, и мы с ними общаемся. Какой-то батюшка говорит проповедь небольшую, кратенькую, нам разрешали, и потом с этими людьми у нас завязывается какой-то контакт. У меня такое было. Потом они встречаются уже где-то в храме. И бывало такое, что я с этими людьми встречался где-то даже в других местах — в паломничестве: «Ой, батюшка, а мы с вами виделись в морге!» Представляете, такие вещи? То есть контакт нужен, и какая-то миссионерская такая работа должна везде вестись, по возможности в любых местах. И ненужно этого отвергать — куда посылают на послушание, туда надо идти, не стесняться, не гнушаться. Я считаю так. Да, и крещение стало тоже… я настолько привык. У меня просто было сначала много отпеваний, мало было крещений. А потом я как-то в эту упряжку впрягся и мне стало везти: на мои дежурные дни по пять-шесть крестин выпадало. Конечно, физически это невыносимо, представляете: после ранней и поздней ещё пять крестин? Но потом включается автопилот и начинаешь крестить детишек, привыкаешь к этому, организм привыкает. И сейчас для меня как-то разницы нет никакой: крестить кого-то, венчать, отпевать. Просто такой подвиг выполняешь свой — тяжело, не тяжело, но надо делать. И для меня это возможность пообщаться с людьми, как-то приблизить людей к Церкви немножко, объяснить, что без Церкви им плохо будет, поэтому надо быть в храме обязательно. Говорю, что если они не будут причащать ребёнка, то они преступники. Может быть, так нельзя говорить, не знаю, но я говорю, намекаю. Потому что как же так? — мы крестим, даём семя вечной жизни ребёнку и потом бросаем его, не охраняем это семя, не ходим в храм. А как охранять? Конечно, в храм ходить родителям в воскресные дни обязательно.
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на радио «Вера». В этом часе с нами священник Владимир Тоготин, настоятель Покровского храма в Братцево. Меня зовут Кира Лаврентьева. Отец Владимир, вы крайне тяжело переболели коронавирусом. Конечно, это сейчас не редкость, но в вашем интервью вы много говорите о том, что для вас стала действительно трагедией смерть настоятеля Елоховского собора протоиерея Александра Агейкина, покойного ныне. И вы в этот момент болели, и болели ваши коллеги, другие священники. Что это для вас было, что это за опыт?
Свящ. Владимир Тоготин
— Опыт замечательный, потому что я много передумал, много понял, когда у меня была эта болезнь, много осознал: что-то я неправильно делал тогда. Так трудно мне сейчас это всё рассказать, но у меня какой-то переворот был в сердце, это я точно могу сказать. Наверное, не только коронавирус, а вообще болезни помогают… вот мы знаем такие вещи, что святые молились о болезнях — наши святые молились, чтобы Господь дал им болезни. Когда кому-то говорю, мне не верят, все улыбаются, говорят, что это какой-то бред. На самом деле не бред, потому что болезни, конечно, очищают душу очень хорошо. И порой какой-то старец может долго подвизаться, а какой-то юный монах, переболев страшной болезнью, достигает уровня духовного выше даже, чем пройдя годы, десятки лет какого-то такого подвижничества, почему они и молились о болезнях. Я думаю так. Конечно, мы до этого уровня не дожили — чтобы молиться о болезнях. Я честно скажу, что я молюсь о здравии. Дай бог, чтобы мне не заболеть и не заболеть детям моим, моим близким, крестникам, прихожанам. Конечно, мы молебны о здравии служим, потому что мы, конечно, все такие духовные дистрофики, духовно несовершенные. Но всё равно такие вещи надо помнить, что болезнь очень очищает душу. И это такое наиболее благоприятное для покаяния время. Потому что обычно, когда мы здоровенькие, сытенькие, крыша над головой, то как-то так не очень предрасполагаешься к покаянию. Уже вроде у тебя всё есть, всё хорошо, ты такой счастливый, довольный. А когда заболеваешь, то понимаешь, что надо душу очищать, что-то ты неправильно делал, как-то с людьми неправильно общался. Это очень помогает. Не надо бояться болезней, надо встречать их всегда с благодарностью Богу.
К. Лаврентьева
— Ваша фраза: «Я священник, я воин Христов, для меня послушание самое главное». Это разница с нынешним положением дел, потому что сейчас людей всё-таки учат как-то самовыражаться, что человек должен прежде всего чувствовать себя, чувствовать, что подсказывает ему сердце, делать собственный выбор, не позволять над этим выбором никому довлеть. И это действительно очень серьёзный вопрос — между послушанием и собственным выбором, между волей Божьей и волей человеческой. Где для вас грань?
Свящ. Владимир Тоготин
— К сожалению, вы правы. Но, наверное, это не только сейчас, это всегда было, есть и будет. Никто не хочет слушаться никого, все пытаются сами по себе жить и удовлетворять свои какие-то запросы, желания. Но надо понимать одну вещь: надо просто вспомнить, как устроен ангельский мир, понимать. Вот мы знаем девять чинов Ангелов, и все они друг другу подчиняются беспрекословно и без всяких обид. То есть они знают что это Богом установленный порядок — вот эта система ангельская. В принципе, у нас тоже образ такой есть, возьмите даже нашу светскую армию. Там же система чинов, система приказов. Если не выполнять приказ, то армия рассыпается. Такая же система и в Церкви у нас в принципе в идеале должна быть. Без этого нельзя. Представьте, идёт солдат в бой, ему дали приказ, а он говорит: «Что-то мне не нравится этот приказ. Может быть, давайте не справа обойдём противника, а слева?» Тут не время для размышлений — тебе дали приказ и надо выполнять его. И нам батюшка говорил, для меня очень хорошо запечатлелась такая фраза его, что для нас в России сейчас очень важно верноподданничество. Такое слово, оно для нас несёт некоторый негативный оттенок, потому что нас в советское время приучили, что это какие-то лакеи — вот царские лакеи…
К. Лаврентьева
— Угодничество.
Свящ. Владимир Тоготин
— Да, угодничество. Вот царь — это плохой. И ты начинаешь: лакеи, паж… А без этого нельзя верноподданничество. Если мы не верноподданные своему Святейшему, то мы просто люди неразумные, скажем так, глупые и те люди, которые пилят сук, на котором сидят. Потому что если мы молимся за своего Святейшего или даже президента, светского руководителя, он — руководитель нашей страны, Святейший — руководитель нашей Церкви, мы должны его поддерживать, и тогда Церковь будет крепкая. Вы представляете, если все начнут молиться за Святейшего? Не осуждать его — какое-то услышали ванье или сплетни, что что-то у него обнаружили, часы какие-то, про которые неизвестно, были они или не были, и начинает человек осуждать. А то, какой он труженик никто не говорит, что у него весь год по секундам расписан и что он трудится на самом деле, как пчёлка. Никто про это не говорит, что он о нас промышляет, о своей пастве, о людях молится своих, любит Церковь и делает сколько для неё много. Любой руководитель, даже взять президента того же, все, кому не лень, пытаются вытереть ноги. Собянин там что-то делает не так. А как не так? Пришёл человек, видно, что он старается, трудится: новые дороги появились, МЦК, МЦД…
К. Лаврентьева
— Красота в городе, да?
Свящ. Владимир Тоготин
— Нет, но потихонечку. Сейчас сравнивают даже нашу Москву с европейскими городами, и Москва выигрывает. Я просто говорю в частности про вот эту систему ангельскую. Если мы друг другу будем помогать, молиться, как солдатики, то у нас будет намного всё организованнее и лучше. Но, к сожалению, мы этого не понимаем, и люди, даже церковные, как бы вроде церковные, им говоришь, а они не хотят этого понимать. Они пытаются критиковать: а вот это он неправильно сделал, а там не надо было встречаться с этим, с тем, зачем Патриарх встретился с Папой. А мы же не знаем, может быть, он спасал кого-то, может быть, он чью-то судьбу спасал. Это же политическая его задача была определённая, поставленная. Он её выполнил. Может быть, если бы он не встретился, то такое бы случилось, что мы даже не представляем. А мы видим кусочек айсберга и начинаем рассуждать, умничать, что вот надо было или не надо было. Как, знаете, каждая кухарка должна быть президентом и рассуждать, правильно или неправильно. Кухарка пускай занимается, готовит, для неё это честь. Это прекрасно, когда повар хорошо готовит, честь ему и слава, но не лезь в политику. Нас так учили: не лезьте в политику. Мне кажется, как-то надо так рассуждать, это совершенно — послушание должно быть. Каждый должен знать, что у него есть руководитель, и выполнять послушание своего руководителя, даже если тебе не нравится он, если, допустим, не нравится послушание, ты всегда должен его оправдывать. И в конце концов ты начинаешь понимать. Вот тебе что-то тебе в нём не нравилось сначала, а потом смотришь, а он действительно прав был — вот спустя какое-то время. Мне батюшка говорил, что надо слушаться родителей обязательно. И даже если родители тебе что-то неправильно сказали, ребёнку, а ты всё равно послушался, то ты выполнил послушание, Господь тебе это вменит в праведность. А если ты сделал по-своему правильно, это будет плохо. С чего началась история? Самый высший Ангел взял и порвал со своим Творцом, потому что он захотел быть… все мы знаем прекрасно эту историю. К чему она привела? К трагедии. И чтобы у нас не было трагедии в жизни, чтобы у нас всё было гармонично, надо, я думаю, чтобы у каждого было послушание на своём рабочем месте. Иногда люди приходят со светской работы — им не нравится что-то, как начальник делает. Я говорю: «Хорошо, ты должен его слушаться — он отвечает. Не ты будешь отвечать, а он. Делай так, как он тебе говорит. Если уж тебе совсем невмоготу, то ищи новую работу в конце концов. Всё равно начальник всегда прав». Я считаю так. И это правильно, потому что он будет отвечать за проделанный труд, а не кто-то другой.
К. Лаврентьева
— Имеется в виду кроме каких-то откровенных нарушений закона, нарушения заповедей, против Бога когда идёт.
Свящ. Владимир Тоготин
— Конечно. В целом имеется в виду эта парадигма, система устроения ангельского мира, когда все Ангелы высшие руководят средними, средние руководят низшими. И у них никаких обид нет, они все счастливы и рады служить Богу. И, наоборот, чем выше… Вот был у нас митрополит Антоний (Блум), Антоний Сурожский. Чем выше Господь человека ставит, тем ему сложнее. Не понимают люди простые этого, этот айсберг — чем ты выше, тем больше слуга для людей. Почему Господь умывал ноги ученикам? Он им показывал: чем тебя выше поставили, тем больше с тебя спросится. А люди почему-то думают, вот как в сказке «Вовка в Тридевятом царстве», там царь сидит и ничего не делает, красит заборы в шортиках. Это глупое такое восприятие. На самом деле царю-то труднее всего. Такое есть понятие Дамоклов меч. Вот когда сидел царь, а над ним на волосинке висел меч, и вот он говорит: «Кто хочет на моё место сесть?» — никто не хочет на это место садиться. Потому что в любой момент эта нитка оборвётся и будет покойник обрезанный этим мечом. И точно так же любой руководитель любого звена, чем выше руководитель, тем больше меч над ним висит. И в любой момент эта ниточка оборвётся, и всё. Это знает любой человек, который управляет. Самый, конечно, тяжёлый крест у Святейшего Патриарха, у президента, потом идут другие чины. Я так вижу ситуацию, нас так батюшка учил, именно так, и я с ним согласен полностью.
К. Лаврентьева
— Вас изменило священство?
Свящ. Владимир Тоготин
— Это не мне судить, я не знаю, я не могу на себя со стороны посмотреть.
К. Лаврентьева
— Вам труднее быть священником, чем регентом? Это требует большего душевного напряжения?
Свящ. Владимир Тоготин
— Наверное, одно и то же, но труднее всё-таки. У меня был такой период в жизни, когда я рукоположился и стал дьяконом. И вот начались мои каникулы, скажу по секрету. Я шёл на службу, мне не надо было ничего печатать, готовиться, писать многочисленные песнопения, переписывать голоса, партии. Я знал, что я третий дьякон, я приду, мне дадут две ектеньи на службе, и я шёл спокойный. Я первый раз, наверное, поехал в нормальный отпуск, когда стал дьяконом. Потому что я настолько был увлечён вот этим процессом церковного богослужения. А здесь тебе уже дали справочку, что у тебя отпуск с 15 июля по 14 августа. И ты уже расслабляешься и идёшь в отпуск. И вот у меня было три года дьяконства, потом я стал священником, ничего не изменилось, всё то же самое. А вот когда меня настоятелем Святейший Патриарх назначил, я вспомнил регентские времена, когда тебе приходится за всех отвечать, и за то, что ты виноват, и за то, что не виноват, и со всеми разговаривать. И вот эта ответственность — то же самое, только мульти. Если регент отвечает только за клирос, то настоятель отвечает за всех: и за стройку, и за священников, и за работников лавки, и за хор.
К. Лаврентьева
— Многозадачность, в общем, да.
Свящ. Владимир Тоготин
— Да, такая мультимногозадачность. И мне всё время супруга говорит, что мы опять вернулись к тому, от чего ушли. Потому что она так радовалась, когда я перестал быть регентом. Потому что говорят, что регент — это не специальность, а какой-то диагноз.
К. Лаврентьева
— Служение.
Свящ. Владимир Тоготин
— Служение, да. Но в каком смысле — потому что человек живёт этим 24 часа в сутки и не может расслабиться.
К. Лаврентьева
— Вы знаете я слушаю вас всю программу и думаю: рассказать мне это или нет? Однажды я приехала на роды своего ребёнка в роддом. И женщина, которая лежала со мной в палате, тоже ждала рождения своего ребёнка, процесс идёт. И сидит её муж в коридоре… я, пока ждала своего оформления, я его видела: сидит, обложенный бумагами, тут его телефон, тут ноты. Она рожает, а он весь в этом во всём. Он звонит разным певчим, пытается их поменять. Я думаю: «Господи, это же настолько тяжёлый и кропотливый труд, что даже сейчас человек, когда у него жена ребёнка рожает, вынужден работать и трудиться, чтобы не подвести ни священника, ни певчих, чтобы богослужение состоялось в должном виде. И когда у неё родился ребёночек, он как будто так немножко так всполошился, вспомнил, зачем он сюда пришёл. И он зашёл в палату и долго-долго над ребёночком пел псалмы. И знаете, настолько яркое было впечатление для меня, что я теперь всем рассказываю, что вы обязательно, когда рожаете, сразу же, как только родится ребёночек, вы ему пойте молитвы, чтобы он с этим шёл в мир. И вот сегодня мы с вами разговариваем и я всё время об этом думаю, как это важно, когда у человека есть правильный настрой. Он действительно, как нотный стан, как музыкальная грамота. И ещё, к моему огромному удивлению, отец Владимир, несмотря на то, что я очень много лет в храме, считай с детства, я не знала, что работа регента, служение регента и служение священника настолько близки. Может быть, для кого-то и нет, а вы фактически и перехода не ощутили. И если в начале нашей программы я думала о том, что священниками рождаются, священниками становятся, то мне всё-таки кажется, отец Владимир, после нашего разговора, что вы священнослужителем родились. И огромное вам спасибо. Это было совершенно очень тонко, душевно, невероятно, сердечно. Огромное спасибо за этот разговор. Уважаемые радиослушатели, в этом часе с нами был священник Владимир Тоготин, настоятель Покровского храма в Братцево. Мы от всей души благодарим отца Владимира: спасибо, отче.
Свящ. Владимир Тоготин
— Спасибо вам тоже за эту встречу.
К. Лаврентьева
— И до следующего вторника. До свидания, всего доброго.
Свящ. Владимир Тоготин
— До свидания.